– А правда-ли что Стенька и до сих пор кое-кому является?
– Неверье нынче пошло, – медленно начал рассказчик, – а раньше так часто, говорят, он народу являлся. Вот и на моей памяти однажды случилось…

Врать не стану, сам не видал, а шабёр мой (сосед) летошний год, зимой, за дровами ездил, далече, за Дурманную гору. Нарубил дров, стал было домой собираться, вдруг слышит, его голос раздаётся: “трогай гнедой, я пособлю!” Оробел парень и топор из рук уронил. А он опять: “да ну-же, трогай, гнедой, я пособлю!”. И пошёл по лесу смех и вой… Ну, шабёр-то лошадь бросил, да бегом в село.

Прибежал, народ весь взбулгачил, а дело было к вечеру, погодка подымалась. Пошли, кто посмелее, человек десять, запрягли двое саней, да и в лес. Приехали, смотрят, а гнедой-то стоит, да с холоду трусится, и дрова целы, и топор с пилой тут-же, на санях, положены.

– “Он” никого не обижает, только себя являет. Так уж ему от Господа Бога положено, – задумчиво добавил рассказчик, и сердито повернул рукоятку колеса. Послушный рулю, пароход, описав дугу, подходил к богатой немецкой колонии – Щербаковке.

Бугор Стеньки Разина. 1908. Б.А. Зайковский. Саратов